Солнечный круг  - Марина и Сергей Дяченко

Ее упекли в госпиталь, она отбивалась всеми силами, но Эйнар был старше по званию. В двух ребрах обнаружились поджившие трещины, и Кайра, симулировав страшную боль, выпросила у врача анальгетик с наркотическим компонентом. Написав рапорт, изложив все известные ей факты о базах на Резерве и планах противника, описав все это профессионально, как велел долг, – она проводила дни и ночи, не вставая с постели. Ей снились сны.

– Не поверил бы. – Эйнар уселся напротив. – Решил бы, что бред, если бы не знал тебя, Кайра. Телепорт, законсервированные базы гиен… статуи какие-то волшебные… Отправил рапорт наверх, пусть они решают.

– Они все знают наверху, – сказала Кайра и по глазам увидела, что он не поверил.

– Пусть решают, – повторил Эйнар и запнулся, будто не решаясь заговорить о чем-то важном. Кайра ждала.

– Твой пленный. – Он поерзал в кресле, будто сидел на гвозде. – Я поднял материалы – военный преступник с длинным послужным списком. Матерая гиена. Таких даже допрашивать бесполезно. Поменять на кого-то невозможно, гиены никогда не соглашаются на обмен, они же фанатики… Но этого человека нельзя… нельзя отпускать, Кайра. Понимаешь?

– Не понимаю, – сказала она очень сухо. – Зачем ты пересказываешь мне очевидные истины?

Его лицо чуть расслабилось:

– Просто на всякий случай. Я допускаю, что у тебя могла возникнуть к нему… привязанность, что ли. Учитывая обстоятельства. Такое случается даже с лучшими воинами, психологически устойчивыми, сильными духом… Я допускаю, что ты попросишь его… помиловать?

…Статуя улыбалась, стоя в солнечном круге, и там, куда падал ее свет, не было ни страха, ни отчаяния.

– Ты допускаешь, я способна забыть свой долг? – хрипло спросила Кайра. – Я, офицер своей армии, своей страны?!

Он улыбнулся, как человек, сбросивший с плеч колоссальную тяжесть:

– Как же ты меня порадовала, Кайра Из-Тени. Какой же силы дух в тебе живет, это просто невероятно! Спасибо за верность родине, за честь и за мужество… Теперь я могу с чистым сердцем тебе сообщить: приговор Маркусу Из-Лета, вынесенный военным трибуналом, сегодня утром приведен в исполнение.

Действие первое

* * *

…Осталась неделя.

В черных стрелках, ползущих по старинному циферблату, было что-то неуловимо тараканье. Минуты падали с цоканьем, как медяки в копилку, каждая минута отдаляла от мужа – пока не в пространстве, пока только во времени.

Алонсо спал. Она лежала, закусив край подушки, и молча проклинала его.

Если бы ты любил меня, говорила она, ты не бросал бы меня одну. Но ты любишь Дульсинею, а я – заготовка для ее светлого образа. Я болванка; я не человек даже, я – сырье, из которого скоро сделают Дульсинею. Ты будешь любить ее, вымышленную, на расстоянии; я останусь здесь почти без надежды снова тебя увидеть. А потом мне пришлют телеграмму – забирайте, мол, труп вашего рыцаря… Заберите его из канавы, где он умер… такую телеграмму прислали твоей матери, да, твой отец умер в канаве… Кто я для тебя, Алонсо?! Только чужую женщину можно вот так бросать – ради фантома. Ты не можешь простить моей бездетности? Ты не можешь мне простить, что ты последний Дон-Кихот?!

– Никогда не говори мне таких вещей, – сказал он вдруг холодно и внятно. – Даже когда думаешь, что я сплю.

Она молчала, крепче закусив зубами край своей подушки.

– Альдонса, – сказал он мягче. – Я вернусь.

* * *

Санчо оглядывался, разинув рот; впервые в жизни он переступил порог столь впечатляющего, столь странного строения. Старый дом Кихано походил на оставленный обитателями муравейник: ходы-переходы, полости и проемы, чуть не узлом завязанные винтовые ступеньки – и широкие лестницы с массивными перилами, гобелены на стенах, портреты в темных золоченых рамах…

Гнездо семейства Дон-Кихотов.

Санчо оглядывался, разинув рот, а служанка, хорошенькая девчонка с ямочками на щеках, неприкрыто любовалась его замешательством.

Здесь был какой-то особенно плотный воздух. Здесь пахло временем; чудовищами громоздились книжные шкафы, тяжелыми складками нависали портьеры, на большом гобелене выткан был портрет Рыцаря Печального Образа, каким его представлял себе и Санчо: узколицый, крайне удрученный господин…

– Любезный Санчо, вы мешочек бы поставили… Какое такое золото у вас в мешочке, или боитесь, что сопрут?

– А-а-а, – он небрежно тряхнул своей немаленькой «торбой», – харчишки здесь, любезная Фелиса. Овощи, сальцо, всяко разно… Перчик, приправки… Ты не хватай, оно тяжелое, арроба веса наберется.

Деревянная лестница уходила в полутьму. Тусклый свет из подернутого бархатом окна падал на развешанное на стене оружие, на темные латы, на пыльные лопасти вентилятора – чужака и пришельца среди прочих вещей; светлыми пятнами маячили лица на парадных портретах.

– Вот они все, сеньоры Кихано, – буднично сообщила Фелиса. – Все Дон-Кихоты, смотрите-ка…

Портретов было много, они обретались на стенах и в простенках, на перилах, на потолке; Санчо вертел головой так, что у него заболела шея. Все благородные идальго были закованы в латы, у каждого на кончике подбородка топорщилась бороденка, каждый смотрел на Санчо с выражением благородной печали – на этом сходство и заканчивалось; среди сеньоров Кихано были толстые и поджарые, круглолицые и с лицом, как иголка, брюнеты и шатены и даже, кажется, один рыжий.

– Фелиса, а рынок тут у вас хороший? Со своего хозяйства живете или как? Кто на кухне заправляет?

– Я, – Фелиса выпятила и без того крутую, немалую грудь. Санчо едва удержался, чтобы тут же не цапнуть служанкино достояние руками; Фелиса вся была как вертлявое красное яблоко на не оборвавшемся еще черенке, самое привлекательное яблоко на ветке, созревшее, но не надкушенное, не знавшее червоточин и ударов града и потому самоуверенное. Санчо тайком вздохнул: эх, задержаться бы здесь подольше, не спешить бы на большую дорогу, где грязь под сапогами и жесткое седло под седалищем, где холод, ветер, опасности, где кушанья жестки, а служанки костлявы…

– Ты? – спросил он, недоверчиво разглядывая Фелисины перси. – Ты за кухарку?

Фелиса насупилась:

– А что?

– Ну так я тебя научу настоящую олью варить, – пообещал Санчо. – А то знаю вас, девчонок, такого настряпаете, хоть на собаку вылей…

– Я сама кого хочешь научу! – обиделась Фелиса.

Санчо примирительно засмеялся:

– Ну, чего надулась… как полтора несчастья. – Он подошел поближе, скосил глаза, пытаясь заглянуть за вырез Фелисиного платья; Фелиса хихикнула. Отскочила. Стрельнула глазками.

– А у вас тут весело, в Ламанче, – после паузы признал Санчо. – Ну, расскажешь мне про сеньоров Кихано?